Тема межцивилизационной "мембраны" (А.А.Пелипенко, И.Г.Яковенко, "Культура как система"), выполняющей функции Камеры Обскуры, к которой я обращался многократно, как мне кажется, имеет довольно злободневное политическое преломление.
Ранее я выдвигал предположение что эффект социокультурной "перевёрнутости" при прохождении рубежа между "материнской" и "дочерней" локальными цивилизациями может создавать предельное сужение "зазора" для проникновения чужих мемов (в смысле квантов инокультурного заимствования).
Это, кстати, создаёт парадоксальные эффекты – цензурные барьеры, которые строят тоталитарные режимы на пути западного влияния приводят лишь к тому, что в итоге у них образуется пародия на западное общество.
Теперь я хочу ещё раз рассмотреть последствия эффекта зеркальности межкультурных границ, который я называю "вертикальной зеркальностью".
Отдельно я выделяю "горизонтальную зеркальность" - тот эффект, только не между цивилизациями, а между инверсионными историческими циклами, которые я именую "хроноцивилизациями", и при котором наблюдаются схожие закономерности. Например, цензурные барьеры, рассекающие "старый" и "новый" порядки, приводят к проявлению в новую эпоху карикатурных, "перевёрнутых" черт прошлого.
Выдвигаю гипотезу, что в рамках общей системы цивилизаций, включающей и "материнскую" и её расходящиеся как лепестки "дочки" (Г.С.Померанц, "Теория субэкумен и проблема своеобразия стыковых культур" и "Роль масштабов времени и пространства в моделировании исторического процесса"), существует и общая метакультурная система, которая образует общую ценностно-идеологическую матрицу.
Однако дальше и начинаются расхождения и различия.
Например, условно говоря, есть некий ценностный набор, который в Западной Европе (серцевине Европейской субэкумены) сегодня разделяют 2/3 населения. А в России (не в Федерации) его разделяет в 100 раз меньшая часть.
Зато идеологии, близкие 2/3 российских жителей, в Западной Европе маргинальны и их поддержка колеблется около 1%.
В других "лепестках" - Восточной Европе, Северной и
Латинской Америке, на Балканах, в Израиле – соотношения несколько иные. Но тон задаёт, конечно, "крест" осей Стокгольм-Мадрид и Лондон-Париж.
В этом и возможный секрет социокультурной инверсии, отмеченной А.С.Ахиезером ("Россия: критика исторического опыта"), каждая следующая эпоха основана на перевёрнутом соотношении ценностных кластеров.
Я полагаю, что причина изменения идеологический пропорций вызвана дистанцией удаления социума от традиционализма (в данном случае -феодализм и ранний модерн) или наоборот, непреодалённой архаикой (В.М.Хачатурян, "Вторая жизнь архаики: архаизирующие тенденции в цивилизационном процессе").
Представляя себе социально-исторические процессы, почти все в общем без внутреннего сопротивления принимают схему ИНЬ-ЯН, при которой внутри доминанты находится его альтернатива.
В динамике альтернатива разрастается и маргинализирует бывшую доминанту.
Только происходит это не постепенно, а дискретно ("коса инверсии" А.С.Ахиезера). "Святая" Русь, за год ставшая "Коминтерновской" и "Советская" Россия, ещё быстрее ставшая Антикоммунистической, примеры, которые многократно и всесторонне описаны.
Можно лишь добавить к этому перечню не менее стремительный переход от "симфониального" патриаршества к Синоду ("Минцеркви" по-нашему) в начале 18 столетия.
Однако я предлагаю усложнить эту схему, которую я неоднократно приводил, сравниваю смену социальных парадигм с поворотом сцены, когда выезжают декорации уже следующей картины.
Настоящее формировалось в предыдущих десятилетиях в достаточно целостную альтернативную систему и вдруг выявляется.
Ещё я предлагаю допустить, что не только внутри ИНЬ есть ЯН (внутри брежневизма складывался "дикий капитализм"), но и внутри этого ЯН есть ИНЬ-штрих и наоборот, и так несколько этапов.
Если продолжить нашу систему образов, то внутри латентного "дикого капитализма", описанного почти 60 лет назад Носовым ("Незнайка на Луне"") и Стругацкими ("Хищные вещи века"), таился "рыночный сталинизм", обернувшийся путинизмом, и прекрасно показанный в "Обитаемом острове", совершенно не похожем на реалии советского 1968 года, памфлетом на который он считается.
Но в этом "сталинизме" сидит "перестроечный ген", только на этот раз это может быть не "квазибухаринизм" Горбачёва-Яковлева, а какой-нибудь "псевдотроцкизм". Такая вот идеологическая матрёшка-неваляшка…
Год назад я выдвинул предположение, что пресловутое деление 86:14% отражает базовое ментальное расслоение российского социума (я сравнил его известным химикам явлением, что вода состоит из двух различных жидкостей с различными физико-химическими свойствами).
Это значит, что при следующей социально-политической инверсии 86% станут, допустим, "твёрдыми навальнианцами" (имея в качестве ядра ту часть нынешних оппозиционных 14%, что не являются левоимперскими антагонистами путинизма, например, "стрелковцы" или нео-неосталинисты), но тут же образуется новая 14%-ая контрреволюционную оппозиция.
И вот уже выгреб в актуальность.
Те деятели, которые, стремясь обеспечить себе поддержку, заигрывают с нынешними господствующими настроениями, по-моему, совершают "политически-самоубийственную" ошибку.
Они ведь будут бороться за власть уже "за горизонтом" (в историческом "зазеркалье").
А там всё нынешнее славное будет профанировано, а униженное – прославлено. Как у Галича: "Виноватые – станут судьями".
Каждая революция – это репетиция Страшного суда.
Сахаров из ссылки в Горьком радующийся олимпийским достижениям 1980 года ("надо быть с народом") был бы комичен.
Андрей Дмитриевич в 1989 году воспринимался "народным" не потому, что старательно соблюдал политтехнологический баланс (поругать закрытые распределители и цензуру, поругать войну в Афганистане за издержки, но не хаять воюющих там "наших мальчиков", и вместе со всеми радоваться за наших чемпионов), а потому что был в ссылке, объявлял голодовку и подвергался искусственному кормлению, т.е. "пострадал за правду".
А иначе был бы он в глазах ширнармасс "завистливым академиком", "рвущимся в президенты".
При антикоммунистических революциях потерпели неудачу все те, кто пытался выстроить отлогую кривую идеологической эволюции (от Сталина к к Ленину и Бухарину, от них – к Плеханову и раннему Марксу, от них к какому-нибудь Прудону, Бакунину и Лассалю), а победили именно те, кто сходу рубил: Нет - коммуне и даешь австрийскую экономическую школу!
Понимавший эти закономерности "неостолыпинец" Солженицын стал 44 года назад "аятоллой антикоммунизма", а разрабатывающий компромиссные схемы социал-демократизации или "патриотизации" Соввласти оказались обречены на кружковщину.
Хотя молодые социологи из фадинского "Левого поворота", предрекавшие что посткоммунистическую Россию ждёт вовсе не "думская монархия", а "латиноамериканизация", были куда точнее в оценках реальностей.
И еще, я хочу обратить внимание на коренное отличие современного западного постмарксистского понимания феномена "популизма" от отечественного.
Принято считать, что популизм – это значит идти на поводу у предрассудков толпы, стремится к идеологической архаизации, призывать к тому, что я называю "магическая политика", т.е. обещать исправить сложнейшие проблемы простыми, сильными, волевыми действиями, по волшебству.
Но есть представления, что "популизм" - это такое социально-политическое "народничество", т.е. интегральный набор конкретных требований, выдвигаемых и правыми, и левыми радикалами (естественно, дополняющими их своими доктринальными предпочтениями), и поэтому для получения широкой общественной поддержки надо уметь этот набор вычленить и очистить от "психотерапевтической", но конфликтогенной партийной мифологии.
! Орфография и стилистика автора сохранены
